Бог войны - Страница 110

110

– И в родстве с Марцеллом, – с кривой усмешкой сказал Витрувий. – Это помогает.

– Да. – Коракс плюнул. – И если его бездумный план примут, мы услышим бесконечные россказни, как Пера привел Сиракузы к падению.

– Какой план?

Квинт навострил уши.

Центурион фыркнул.

– По всей видимости, это тип хорошо сошелся с одним из сиракузцев, который имеет страсть к галльскому вину. В настоящий момент, по понятным причинам, в Сиракузах оно стало редкостью. Пера поговорил с трибуном, чтобы доставить этому сиракузцу груз вина через рыбака. Только для начала. Если парень окажется сговорчивым, за вином последует золото. Также ему пообещают высокую должность – когда город перейдет в наши руки.

– Надо признать, дерзкий план. Но сработает ли он?

– Даже если нет, Пера будет и дальше лизать зад Марцеллу.

Хотя Квинт и не мог терпеть слышать об успехах Перы, он был рад, что кое-что узнал. Коракс мог искать поддержки другого центуриона против этого негодяя, но суть заключалась в том, что он не любил Перу.

– Неплохое занятие для тех, кто хочет подняться по социальной лестнице. Хоть там и воняет немного, – усмехнулся Витрувий.

– Мы с тобой не так устроены, старина.

– Мы, хвала богам, – не так, но в мире много таких, как Пера. Хуже всего то, что Марцелл не видит, что за люди эти лизоблюды.

– Да, он просто принимает их слова за чистую монету. А Пера… – Коракс помолчал и продолжил: – Не думаю, что он перед чем-нибудь остановится на пути к своей цели.

– Надеюсь, ты ошибаешься, – сказал Витрувий.

– Сам надеюсь.

Центурионы удалились, и их голоса затихли.

Замысел Перы относительно сиракузского командира может ни к чему не привести, подумал Квинт, но если все получится, центурион наверняка выдвинется. Его переведут куда-нибудь, и возможность отомстить за смерть Мария будет потеряна. А что, если подсказать Кораксу, как взять город?

Глава XXI

– Ты хочешь, чтобы я оставил свой пост, в кромешной тьме пробрался на ничейную территорию и подошел к городской стене, чтобы измерить ее высоту? – Голос Урция дрогнул на слове «измерить».

– Не так громко, – предостерег его Квинт.

Разговор происходил ночью в римском лагере; уже прошло некоторое время, как все забрались под одеяла, но это не значило, что четверо соседей, как и солдаты в соседних палатках, спят.

– Я что, похож на свихнувшегося? – Глаза Урция были полны мрачного недоверия. – Я согласен, что сиракузцы могут нас не услышать, но что, если ты ошибаешься насчет высоты камней? Что, если все напрасно?

– Говорю тебе, не ошибаюсь!

Приятель словно не слышал.

– А если кто-то другой, не Коракс, обнаружит, что нас нет? Нас казнят! И даже если это обнаружит Коракс, наша безопасность не гарантирована.

– Знаю, но…

Урций сердито перебил его.

– И других парней могут запросто приговорить к фустуарию за то, что мы ушли. Поэтому придется посвятить и их. – Он не отрываясь смотрел на Квинта.

Тот глубоко вздохнул. Он не ожидал такого отпора. Может быть, друг прав? Пера, конечно, законченный шлюхин сын, но он и сам совершил глупость, победив его в гонке. Может быть, лучше дать его звезде взойти на недосягаемую высоту? Тогда Пера исчезнет, и о нем можно будет забыть.

Но тут Квинт представил себе лицо Мария в его последние моменты на пристани. Он вспомнил, как друг остался умереть, чтобы дать спастись ему, и кровь снова закипела от злобы.

– А как же Марий? – Юноша швырнул этот вопрос в Урция таким обвинительным тоном, что Плацид на соседней койке заворочался. Но Квинту было уже все равно.

– При чем тут Марий?

Настала пора рассказать обо всем случившемся. Если он не расскажет, его дружба с погибшим соратником будет не значить ничего. Нужно рассказать Урцию, а потом товарищи решат, что делать.

– Я расскажу тебе, – сказал Квинт.

Когда он закончил свой рассказ, то уже знал, что все в палатке слушают. Он не был уверен, что именно Плацид разбудил остальных, но это не имело значения. Все в контубернии, солдаты, бывшие друзьями Мария, узнали, что заговор в Сиракузах мог бы остаться в тайне, если бы Пера сходил к Атталу. И, что было для них более важно, их товарищ мог остаться в живых.

– Теперь ты знаешь, почему я хочу сделать это, – сказал Квинт, тяжело дыша.

Урций протянул руку и сжал ему плечо.

– Понимаю твои мотивы, но не пойму, как мы этим отомстим за Мария. Пера может узнать, что мы измерили камни, но не узнает, зачем.

Квинт в темноте ощутил тяжелые взгляды остальных. Если он не найдет правильного ответа, то может потерять их всех. «Помоги мне, Фортуна», – взмолился он.

– Вот тут ты ошибаешься, Кувшин, потому что наш час настанет, когда мы будем штурмовать стены у Галеагры. Я разыщу Перу и найду способ в сумятице убить говнюка. Когда он будет умирать, то последним, что услышит, будут мои слова о том, что мы сделали и почему, и что ему не следовало бежать, оставив меня и Мария подыхать, как собак.

Никакого ответа сразу не последовало, и сердце у Квинта упало. Его товарищам, естественно, не хотелось рисковать жизнью в такой рискованной авантюре. Холод лизнул ему спину, когда до него дошла новая мысль: если хоть один не согласится с тем, что он только что сказал, они могут выдать его Кораксу или любому другому командиру. Решение могло быть только одно.

– Забудьте об этом, – прошептал он. – Я пойду к Кораксу. Расскажу ему, что увидел. Он может распорядиться этими сведениями, как хочет.

– Мы пойдем к Кораксу после того, как измерим стены, – сказал Урций.

– Да, – подтвердил Плацид.

Ошеломленный, Квинт сосчитал последовавшие согласные голоса. Их было четыре – с Урцием это составляло полный состав их уменьшившегося контуберния. Сердце бойца переполнилось чувствами и гордостью за то, что товарищи поддержали его.

110