Бог войны - Страница 119

119

– Пусть нашими потерями будет лишь шум в голове и холодный пот от выпитого сегодня вина, – заявил он.

– Пожалуй, я присоединюсь к вам после такой вылазки, – счастливо проговорил Ганнон.

После того, что случилось, стоило вытерпеть похмелье.

Глава XXIII

Квинт и Урций находились на том самом месте под Галеагрой, где были во время разведывательной миссии неделю назад. Но на этот раз цель была совсем другая. С ними шел Коракс и вся его манипула. Еще пять манипул гастатов выдвигались на позицию у них за спиной: всего почти тысяча человек. В том числе и манипула Перы. У Коракса имелось десять тайно построенных лестниц. «Марцелл поверил Кораксу!» – торжествуя, подумал Квинт. Консул допрашивал его более двух часов, как после рассказал Квинту центурион, но принял его рассказ. Словно демонстрируя благоволение богов, недавно перебежавший сиракузский дезертир упомянул про праздник Артемиды, который продлится три дня. Чтобы успокоить городских жителей, которых сердил недостаток продуктов, Эпикид объявил, что во время праздника все смогут пить вино без ограничений и бесплатно.

Со стороны Марцелла, решил Квинт, весьма умно было перенести штурм на второй день празднований. Те, кто воздержался от вина в первую ночь, захотят наверстать упущенное. А другие, с больной головой, будут опохмеляться. А вообще непьющие? Ну, мало кто не пьет, когда за вино не нужно платить. Если есть хорошая возможность когда-либо напасть на Сиракузы, то она пришла. И все благодаря ему. Марцелл не знал этого, но Коракс знал. Он даже потом отвел Квинта в сторону и поблагодарил, а также добавил:

– Если все получится, я лично раздобуду вина для тебя и остальных, чтобы пропьянствовать неделю.

– Я вам напомню, – со смехом ответил ему молодой гастат.

Теперь же ему было не так весело. Он съежился перед защитным рвом, на него давили доспехи и то, что когда Коракс подаст сигнал, он первым побежит к основанию стены. Товарищи у него за спиной – Урций и другие из его палатки, а за ними остальная манипула – потащат лестницы длиной в двадцать локтей. Когда они догонят его и прислушаются к вражеской активности, Квинт поднимется по первой лестнице. Урций и товарищи полезут за ним, а потом Коракс и остальные.

Центурион поставил перед ним задачу.

– Твоя наблюдательность сделала штурм возможным, – криво усмехнулся он. – Но тебе не сойдет с рук нарушение своего долга. Покинуть пост часового непростительно, какова бы ни была причина. Однако если после военной операции останешься жив, я на сей раз забуду об этом происшествии.

«Справедливо», – подумал Квинт. В мочевом пузыре чувствовалась боль; раздраженный, он старался не обращать на нее внимания, как и на жжение в кишках. Было такое ощущение, будто он не облегчил пузырь и кишки перед выходом из лагеря. А юноша сделал это дважды. Так делали все – собравшись вокруг выгребной ямы и громко отпуская шуточки. «Я забуду о болях, когда начнется бой», – говорил он себе, стараясь не представлять себе, что будет, если до атаки дело не дойдет. Если сиракузский часовой услышит, как он лезет по лестнице…

Из темноты возник Коракс и приблизил лицо к лицу Квинта.

– Готов?

Тот кивнул.

Вместо команды «пошли» центурион просто указал на стену.

Последний раз взглянув наверх, Квинт стал спускаться в ров. Это требовало нервов. В любой момент сверху мог раздаться крик или на голову мог упасть массивный камень. Может быть, тот сумасшедший с карниксом, который так перепугал дозор на южной стороне города прошлой ночью, появится и здесь… Ничего подобного не случилось, но Квинту не стало лучше. Сжав зубы, он с Урцием взял у Плацида первую лестницу. Когда к ним во рву присоединились другие, они перекинули ее через терновник с шипами. Тут Квинт задержался, чтобы прислушаться к часовым. Кроме пения где-то в стороне, ничего не было слышно. Без особых сложностей римляне подняли лестницу и прислонили к стене. Несмотря на все усилия, раздался тихий стук. Они замерли, но никакого окрика не последовало.

Квинт горел желанием подняться, но был приказ не начинать штурм, пока не будет установлено по меньшей мере пять лестниц. Им оставалось только стоять с колотящимся сердцем, пока остальная манипула делала все то же, что проделали они. Гастатов во рву набилось, как рыбы в пруду. Десятки других подошли к краю, ожидая своей очереди. Где-то там был и Пера. «Боги, пусть он окажется там, где я дотянусь до него мечом», – мрачно подумал Квинт. Он твердо решил воспользоваться хаосом при взятии, чтобы отомстить. Урций был с ним заодно. Если выдастся возможность, они убьют Перу.

– Да пребудет с тобой Фортуна, – прошептал командир Квинту в ухо. – Пошел.

Юноша терпеть не мог лазить по лестницам в полном вооружении, а в темноте это оказалось еще труднее, чем он ожидал. Каково же будет со щитом, он мог лишь вообразить. С каждой ступенькой ножны грозили выдать его, колотясь о деревянную лестницу. Методом проб и ошибок Квинт сообразил засунуть рукоять меча под мышку и прижать его, таким образом минимизировав движения гладиуса. Наверное, Урций и прочие за ним сообразят сделать то же самое.

Вверх, вверх, выше, выше. С пересохшим ртом, весь в поту, со жжением в желудке Квинт считал ступени, чтобы пройти очередное испытание судьбы. Несмотря на эту тактику, в голове вставали образы вражеских солдат, сеявших смерть при первом штурме. Когда его голова показалась над парапетом, он чуть не выругался от удивления. Ни справа, ни слева никого не было видно, и его охватило ликование. В пятидесяти шагах слева маячила Галеагра. Изнутри ничего не доносилось. «Пусть они остаются там, заснув после вина», – молил Квинт, перелезая через парапет. Оказавшись по другую его сторону, он наклонился и поманил Урция, который уже влез до половины.

119