– Пока Пинарий не решит, что мы ему больше не нужны.
Солдаты переглянулись, не зная, как к этому отнестись. Задача представлялась вроде бы привлекательной – город предлагал больше удобств, чем осажденный лагерь, и прежде всего там были женщины, – но и крайне опасной. Если к Энне подойдет Гимилькон, они окажутся в ловушке, и их могут просто перебить.
– А сколько других солдат пойдет? – спросил Урций.
– Вместе с нами пойдет манипула центуриона Перы. – Голос Коракса не выразил никаких чувств, но в глазах его появилась тусклая злоба.
– Говнюка, проигравшего гонку нашему Креспо? – донесся голос из самого заднего ряда манипулы.
Комментарий был встречен смешками, и Квинту показалось, что и Витрувий едва сдержал улыбку.
– Я только в этот раз делаю вид, что ничего не слышал, – пресек смех Коракс, но в его голосе было меньше железа, чем можно было ожидать. – Ясно, что вы знаете Перу. Он опытный центурион, и я не потерплю к нему неуважения. Понятно?
– ТАК ТОЧНО!
Квинт не мог поверить в такое невезение. Из всех центурионов в войске почему-то нужно было послать вместе с ними именно Перу. Он бросил взгляд на Урция и беззвучно проговорил: «Ублюдок», – но больше ничего поделать не мог.
Коракс удовлетворенно кивнул.
– Выступаем через час. Энна всего в восьмидесяти милях отсюда, и я хочу быть там через четыре дня. Пойдем налегке. Возьмите только еды на поход. Разойдись!
Гастаты стали расходиться.
Товарищи Квинта уже вслух мечтали о тавернах и борделях, которые посетят в Энне, но перед юношей вставал образ ухмыляющейся рожи Перы. Ему придется все время опасаться какой-нибудь пакости.
– Не совсем то, что мы представляли, а? – спросил Квинт приятеля, поймав взгляд жителя Энны.
Его приветливый кивок остался незамеченным. Юноша был уверен, что этот человек сделал непристойный жест, когда резко свернул в переулок, чтобы не проходить мимо них.
– Нет, совсем не то, – угрюмо подтвердил Урций, пнув тощую дворнягу, которая оскалила на него зубы.
Собака тявкнула и успела отскочить от его сандалии.
– Даже здешние собаки нас не любят, – кисло усмехнулся Квинт.
Не прошло и недели, как стало ясно, что никто в Энне, от содержателей таверн до лавочников, шлюх и виноторговцев, не рад присутствию римлян. Они не отказывали в своих услугах – это было бы просто глупо, учитывая суровый настрой самих легионеров, – но все делалось с кислыми, недовольными минами.
– Они не хотят терпеть здесь солдат Пинария, так что неудивительно, что не любят и нас.
Услышав наверху какой-то шум, Урций задрал голову. Со второго этажа большого дома на них с явным неодобрением взирала респектабельного вида матрона.
– Хочешь мне отсосать? – крикнул он на чудовищном греческом.
Шокированная матрона удалилась и захлопнула ставни.
– Пошли они все к Гадесу, – Урций плюнул. – Они заключили союз с Римом, и пусть соблюдают условия, нравится им это или нет.
Квинт кивнул, обходя особенно большую лужу мочи с дерьмом. На всех улицах было то же самое. Обычно только беднейшие жители римских городов избавлялись от нечистот таким образом, и даже они стремились пользоваться укромными местами в узких промежутках между домами. Но в Энне было не так. Местные жители не смели открыто выразить свое недовольство присутствием римского гарнизона и потому действовали подобным образом. Были и другие способы. Не один Квинт унюхал запах мочи в кувшине с вином, поданном в полутемной таверне, выходящей на заднюю улицу. Такие случаи приводили к тому, что взбешенные легионеры громили питейные заведения, что, в свою очередь, вызывало громогласные жалобы местных властей Пинарию. Ему пришлось отдать приказ легионерам не посещать местные заведения под угрозой порки или чего-нибудь еще страшнее. Конечно, солдаты продолжали посещать таверны – Квинт и его товарищи думали, что Пинарий выпустил приказ просто для виду, – но число таких инцидентов заметно снизилось. Содержателям заведений дали понять, что если они ничего не будут подмешивать в вино, им ничего не грозит.
Дойдя до развилки, Квинт остановился.
– Какая улица идет к агоре?
Урций посмотрел направо, налево – и нахмурился.
– Обе приведут туда, разве нет?
– Верно.
Выгодное расположение Энны на вершине холма, за стенами, означало, что город не может быть большим. Постройки разрастались за пределы укреплений, стояли вдоль дороги, которая вилась от плодородной долины внизу, но его бьющееся сердце – центральная агора, храмы, дворцы правителей, городские учреждения и самые богатые лавки – находилось внутри защитного кольца внушительных укреплений.
– Нетрудно найти и путь в обход, даже если заблудимся. – Квинт пошел налево.
Приятель усмехнулся.
– Надо найти таверну, где мы были вчера вечером. Еще раз, как она называлась?
– Думаю, нам в ту сторону. «Полная луна».
– Точно. Тамошний владелец не такой кислый, как другие здешние говнюки, верно? И грудастой девке, что подает вино, я явно понравился.
– Ты вечный оптимист, Урций. Она лишь один раз тебе улыбнулась!
– Этого достаточно, чтобы дать мужчине надежду. Гораздо лучше того приема, какой мы видим в других местах.
– Да, но все равно я не доверяю здесь никому. И рад, что Пинарий приказал постоянно ходить при оружии.
– Да. Не хотел бы я гулять здесь в одиночку…
Через пятьдесят шагов показалась деревянная вывеска, прибитая к стене дома на углу. На ней был грубо намалеван сноп пшеницы под полной луной, а ниже по-гречески написано «Таверна» и «Хорошее вино. Разумные цены».